Event

(Русский) 28 октября (10 ноября по новому стилю) 1884 года в городе Орёл родилась Гинда-Нека Фишман, вошедшая в историю под именем Надежды Евсеевны Добычиной. Свой день рождения она любила и отмечала среди друзей и людей близких ей по духу и интересам. Прославившее ее художественное бюро – нечто среднее между галереей, концертным залом, клубом и продюсерским центром – она открыла 28 октября 1912 года, в день своего 28-летия. К этому времени она успела вырваться из-под родительской опеки, поучиться на курсах Лесгафта, принять участие в революционной деятельности и даже ненадолго попасть под арест, выйти замуж за потомственного дворянина, сломив сопротивление патриархальной еврейской семьи, родить сына и… стать незаменимой в культурной жизни Санкт-Петербурга.

Текст: Ольга Муромцева, искусствовед и директор фонда U-Art

Благодаря курсам Лесгафта и Петербургским народным университетам Добычина познакомилась с приват-доцентом Военно-медицинской академии Николаем Ивановичем Кульбиным, популяризатором науки и искусства, поклонником новейших художественных течений, основателем творческой группы «Треугольник». Нередко роль Кульбина в оформлении раннего русского авангарда замалчивается или приуменьшается. Однако во многом именно благодаря ему в конце первого десятилетия ХХ века художественная жизнь Санкт-Петербурга оживилась и приобрела междисциплинарный характер. Для Кульбина музыка, живопись и поэзия были неразрывно связаны, а свободу творчества он ценил превыше всего.

Выполняя роль секретаря и помощника Кульбина, Добычина многое от него восприняла. Несомненно, именно ему она обязана своим вхождением в круг художников и более закрытое сообщество коллекционеров. Однако письма Николая Ивановича свидетельствуют, что он также опирался на ее мнение и нуждался в поддержке и даже совете. В характере Надежды Евсеевне мечтательность сочеталась с деловой хваткой. Она обладала способностью видеть талант, ценить и искренне любить искусство, а также заражать потенциальных покупателей восприятием прекрасного, привнося в художественный мир столь необходимую коммерческую составляющую и фактически формируя арт-рынок.

Николай Кульбин в своей мастерской

Александр Николаевич Бенуа называл Добычину «Дюран-Рюэль в юбке» в честь французского маршана, благодаря которому прославились импрессионисты. Подобное лестное сравнение может показаться преувеличением. Художественное бюро Добычиной просуществовало совсем недолго, чуть более пяти лет. В нем было открыто около 30 временных выставок: 20 из них организовала и провела Надежда Евсеевна, она же занималась постоянными экспозициями, которые регулярно обновлялись. Бюро трижды меняло адрес в Петербурге-Петрограде, каждый раз улучшая свое местоположение и расширяясь. Переехав в дом Адамини на Марсовом поле, оно стало одной из лучших выставочных площадок города, известной, престижной и часто упоминавшейся в прессе.

Добычина была самым крупным петербургским арт-дилером, занимавшимся современным искусством. Через ее руки прошла чуть ли не половина работ художников «Мира искусства» и «Бубнового валета», украшающая сегодня российские музеи

Добычина была самым крупным петербургским арт-дилером, занимавшимся современным искусством. Через ее руки прошла чуть ли не половина работ художников «Мира искусства» и «Бубнового валета», украшающая сегодня российские музеи. Именно у нее начал выставляться молодой Борис Григорьев. Она поддержала Натана Альтмана, написавшего в 1913 году ее знаменитый портрет. Добычина планировала провести первую в России персональную выставку Василия Кандинского и, несмотря на то что этот проект так и не был реализован, их связывало тесное сотрудничество. Мэтр абстрактной живописи высоко ценил галеристку: после их личного знакомства в письме к ней от 1916 года он замечал: «Я всегда был уверен, что Ваш салон, первый и пока единственный в России и такой необходимый, пробьет себе дорогу».

Зал И. И. Машкова на «Выставке современной русской живописи» в Петрограде. Апрель 1916 г.

Наконец, Надежда Евсеевна сыграла роль ангела-хранителя для Марка Шагала, экспонируя его работы в годы Первой мировой войны на выставках современного искусства, которые постепенно демонстрировали рост популярности художников левого фланга, произошедший не без ее участия. Интересно, что и на музыкальном поприще ей удавалось совершать открытия и поддерживать становление молодых талантов: Сергей Прокофьев начинал свою карьеру, регулярно выступая на музыкальных вечерах в художественном бюро Добычиной.

Добычина среди участников выставки «Импрессионисты» (стоит 4-я слева, перед ней сидит Н. Кульбин). 1909.

Таким образом, ироничное замечание Бенуа кажется не столь уж далеким от истины. Надежда Евсеевна была очень заметной в своей среде и сохранила свое влияние даже после революции. Она дружила с Максимом Горьким и Владимиром Маяковским, лично знала Анатолия Луначарского и Сергея Кирова. Конечно, ее роль и положение нередко вызывали кривотолки и сплетни завистников. Сама же она утверждала, что ей «приписывали множество любовников, но она была страшно чиста». В оставленных ею дневниковых записях видна искренняя неуверенность в себе и робость в общении с высоко образованными людьми искусства, боязнь быть неуместной в обществе и одновременно с этим честолюбие, стремление нравиться. Конечно, Добычина любила, когда ей восхищались. Нельзя сказать, что ее судьба сложилась так, что она была лишена признания. Однако в последнее десятилетие своей жизни ей, по ее же собственному выражению, интересовались «как абстракцией» те немногие, кто уже тогда увлекался русским искусством начала ХХ века, а также немногочисленные друзья прежних лет. Она же была очень «реальной» и одинокой.

Александр Головин. Портрет Надежды Добычиной. 1920. Государственный Русский музей

Незадолго до смерти Добычина сделала очень откровенную запись в своей тетради: «Две вещи – мечты мои! 1) Умереть радостно, как на ¾ весело воспринимала жизнь; 2) не воспринимать мир под влиянием личного настроения, найти в себе силу заглушить свои горести при восприятии чужого горя, найти силы помочь ему. Часто я задумываюсь и считаю, что до сих пор я так и не решила, люблю ли я людей? Человека вижу ли всего или только то, что мне видится. Несомненно только одно, что больше всего вижу в глазах людей горе, и это только в последние годы. Мне все же кажется, что тут я делаю большую ошибку. Люди привыкают ко всему, привыкают и к неприятностям, и эта привычка притупляет в конце концов остроту горя, а посему легче относятся к нему и уже иначе воспринимают веселие. Между прочим, и где надо и где не надо, мне всегда приходит на ум выражение Толстого (Анна Каренина): “Если сколько голов, то сколько умов, то вполне понятно, что сколько сердец, столько родов любви”…»

Константин Сомов. Портрет Добычиной. 1921. KGallery

Это высказывание получило неожиданное подтверждение спустя десятилетие после ее смерти: у Добычиной появился почитатель, можно сказать, платонический поклонник, коллекционер Соломон Шустер, влюбившийся в ее образ. Между дореволюционными и советскими собирателями существовали более прочные связи, чем иногда нам представляется. Настоящие коллекционеры ценили и ценят эти ниточки порой гораздо выше, чем яркие полотна именитых художников без соответствующей истории бытования. Шустер был частым гостем в ленинградской квартире Даниила Добычина, единственного сына Надежды Евсеевны и, как он рассказывал в своих воспоминаниях, уговаривал хозяина продать портрет матери работы Альтмана. Туда же захаживал и еще один выдающийся коллекционер – Абрам Филиппович Чудновский. Энергетика и сила образа Надежды Евсеевны притягивала обоих. Но более опытный Чудновский оказался удачливей страстного Шустера. Портрет достался ему.

Надежде Евсеевне Добычиной за короткий промежуток времени удалось сделать невероятно много, а то, что не случилось – «несовершённое» – сегодня мы можем частично проследить благодаря документам из ее архива, поражаясь размаху, смелости и художественному чутью «первой русской галеристки»

Чувство Соломона Абрамовича Шустера к Добычиной было столь сильным, что он, будучи режиссером, задумал проект – фильм о портретах Надежды Евсеевны наподобие «Оригинала о портретистах» еще одного друга Добычиной режиссера Николая Евреинова. Многие художники писали галеристку в знак благодарности или по заказу. Для подобного фильма материала было бы достаточно, но идею так и не удалось реализовать. Как писал неунывающий Шустер, «не совершённое бывает полнее, чем то, что удалось».

Надежде Евсеевне Добычиной за короткий промежуток времени удалось сделать невероятно много, а то, что не случилось – «несовершённое» – сегодня мы можем частично проследить благодаря документам из ее архива, поражаясь размаху, смелости и художественному чутью «первой русской галеристки».