(Русский) — Вам доводилось бывать в России раньше? Какие впечатления оставила последняя поездка?

— Да, в прошлом я посещал Москву несколько раз, но могу сказать, что сегодня это совершенно другой город. Меня поразило то, насколько стильно, аккуратно и нарядно она выглядит, какой порядок царит в центре. Я пробыл здесь всего несколько дней, но успел немного прогуляться и убедиться в том, какие перемены пережил город за последние 10 лет. Для меня было огромным удовольствием посетить Москву и, конечно, стать частью этого потрясающего фестиваля — играть вместе с Борисом Андриановым и Юлианом Рахлиным в Зале Врубеля в окружении невероятных картин. Несомненно, это выступление останется для меня ценным и приятным воспоминанием. Если представится такая возможность, я с радостью повторю этот опыт.

— Как вам идея организаторов фестиваля совместить изобразительное искусство и камерную музыку, поместив музыкантов и слушателей в интерьеры Третьяковской галереи?

— Это довольно впечатляюще. Разумеется, когда играешь на акустическом инструменте — на скрипке, например — пространство вокруг имеет почти такое же большое значение, как и сам инструмент, поскольку качество извлеченного звука во многом зависит от стен, в которых он резонирует. Архитектура — один из решающих элементов в исполнительском процессе. Кроме того, она задает эмоциональный фон. В окружении этих огромных мощных полотен ни слушатели, ни исполнители не могут игнорировать их влияние, изображения так или иначе вдохновляют, окрашивают восприятие музыки в определенные тона. Музыка более абстрактна, чем изобразительное искусство, но если перед вами сильный образ, то какая бы музыка ни играла — Бах ли, Шостакович ли — образ и звук неизбежно переплетаются. И да, играя в Зале Врубеля, я ощущал себя несколько иначе, чем на обычной сцене. Позволяя этим невероятным полотнам проникать в звучание музыки, я чувствовал, что и аудитория ощущает то же самое.

Чарли Сием впервые выступил в России

— Вы исполнили квинтет для фортепиано, двух скрипок, альта и виолончели соль минор Шостаковича. Как по вашему, произведение гармонировало с тем пространством, в котором звучало?

— Да, определенно. Как я уже сказал, музыка может взаимодействовать с любыми изображениями. И, на мой взгляд, некая хаотичность квинтета Шостаковича органично переплелась с тяжеловесным величием живописи Врубеля.

— Для вас это выступление было сложным?

— Насколько я помню, квинтет был выбором Бориса Андрианова. И да, это было не самое простое выступление, поскольку произведение довольно трудное и я играл его впервые. Но признаюсь, я фанат Шостаковича!

— Правда? Многие считают его музыку тяжелой для восприятия.

— А мне она кажется очень романтичной. Да, в его музыке много страдания, крика, отчаяния, боли, но в то же время в ней бесконечно много красоты. Он обладал поэтическим видением и это завораживает — мелодии Шостаковича могут быть душераздирающими и в то же время такими трогательными.

Я с радостью снова приеду в Москву и, конечно же, на фестиваль Vivarte

— Можете назвать любимого композитора?

— Пожалуй, Бах. Еще упомянул бы Брамса, Сибелиуса, Прокофьева.

— А в свободное время вы слушаете какую-нибудь современную музыку?

— Да, мне нравится джаз, свинг, рок из 70-х. Это Pink Floyd, Дэвид Боуи, электронная музыка. Вкус у меня довольно эклектичный, но в основном, конечно, я все-таки слушаю классику.

— Саша, одна из ваших сестер, профессионально пишет музыку. Вы часто сотрудничаете?

— Нет, не особенно. Мы сделали вместе несколько проектов, это было здорово — она моя сестра, я люблю ее и люблю проводить с ней время. Я считаю, что она настоящий художник, который все время находится в поиске и в то же время остается верным себе. У нее есть очень ясное представление о том, что именно она хочет сказать и она не боится самовыражаться. Я восхищаюсь ею.

— Свое первое произведение — «Canopy» — вы записали пять лет назад. Что побудило вас попробовать себя в роли композитора?

— Честно говоря, меня попросил об этом друг. Он в то время работал на CBS, и ему нужна была музыка для одного проекта. Я сказал, что возьмусь. Для меня это был вызов, возможность попробовать что-то новое. И это был потрясающий опыт — стоять перед оркестром, исполняющим абсолютно новое произведение, рожденное моим сознанием. Меня увлекла возможность взглянуть на музыкальный процесс с совершенно новой точки зрения, ведь в моем воображении и в реальности мелодия звучала по-разному. Мы долго работали над записью, но это стоило того. Сам по себе процесс написания произведения занял немного времени, а на оркестровку ушло около месяца.

С Борисом Андриановым, художественным руководителем Vivarte, на сцене зала Врубеля

— Вы что-нибудь еще написали с тех пор?

— Нет. Иногда я сочиняю на пианино, мне нравится работать с собственными музыкальными идеями. Пока я ни одну не довел до уровня полноценного произведения, но иду к этому.

— Где вы себя видите через 20 лет?

— Не могу сказать. Я не из тех, кто много загадывает на будущее. Я стараюсь получить максимум от того, что имею, не мысля категориями вроде «что, если это был лучший момент моей жизни». Мне просто кажется, что жизнь — это момент, в котором ты находишься сейчас. Все, что было раньше или будет потом — фантазии и мифы. Важно лишь то, на чем сконцентрировано мое внимание сегодня. Когда я просыпаюсь и начинаю репетировать, я думаю: «Вот я, вот моя скрипка и вот над чем я работаю в данный момент».

— Так над чем вы работаете в данный момент?

— Сейчас в моем расписании немного концертов, такое бывает нечасто. Это хорошая возможность обратиться к своему старому репертуару, так что я вернулся к Концерту для скрипки ми-минор Мендельсона, который исполнял несколько раз. Эта вещь очень важна для меня, так что я с радостью использую свободное время, чтобы поработать над ней и подумать.

— Сейчас август, а следующий ваш концерт пройдет в сентябре в Норвегии, в Bærum Kulturhus. Насколько заранее вы начинаете репетировать?

— Вот в сентябре и начну. Пока я даже не выбрал программу.

— Как вам кажется, различается ли аудитория концертов классической музыки в Европе, Азии, России?

— Заметно, что сегодня люди по-разному открывают для себя классику — через телевидение, YouTube, другие каналы. Так что на концертах можно увидеть самую разную публику: юных и пожилых, более и менее состоятельных. Я думаю, это здорово. Если в прошлом имели место некоторые предубеждения насчет аудитории классических концертов, то сегодня речи об этом уже нет.

Хаотичность квинтета Шостаковича органично переплелась с тяжеловесным величием живописи Врубеля

— Как правило, статьи о вас и даже посвященная вам статья в Википедии описывают вас как «современного английского скрипача и модель». Вот это «…и модель» вас не задевает?

— А почему это должно меня задевать? Люди могут толковать то, чем я занимаюсь, так, как им угодно. Я все равно не могу на это повлиять, так что просто продолжаю делать свое дело.

— Вы читаете то, что о вас пишут в интернете?

— Специально — нет. Стараюсь, чтобы подобные вещи меня не затрагивали.

— Но страницы в соцсетях у вас есть. Классическая музыка и модельный бизнес — области почти противоположные. Вы не считаете, что ваши фото в Instagram дают ценителям музыки повод воспринимать вас менее серьезно?

— Образ, который мы воспринимаем посредством медиа — всегда иллюзия. Если мне хочется что-то запостить, я это делаю. И если у кого-то сложилось негативное мнение — они отыщут во мне недостаток, что бы я ни делал. Это жизнь. Невозможно контролировать чужие мысли, так что и беспокоиться о произведенном впечатлении бесполезно. Это просто трата энергии.

Чарли Сием играет на скрипке работы Джузеппе Гварнери, известной как ‘D’Egville’

— Два года назад о вас сняли документальный фильм «Современный человек». Это изменило вашу жизнь?

— Фильм, на мой взгляд, не удался. Я там выгляжу довольно подавленным, а сама история вышла какой-то скучной.

— Что вы изменили бы в нем?

— Я бы сконцентрировал внимание зрителя на том, чем я занимаюсь — на музыке как таковой, на процессе работы над выступлением с психологической и технической точек зрения. Вместо этого получилась заурядная история о молодом парне, который все еще ищет счастья несмотря на свое благосостояние. Правда, и эта экзистенциальная линия была отражена простовато, без той глубины, которую ей можно было бы придать.

— Вы когда-нибудь задумывались о том, чтобы оставить музыку?

— Я не исключаю, что однажды сменю сферу деятельности, но пока не было дня, чтобы я пожалел о своем выборе.

— Вы играете на скрипке D’Egville работы Джузеппе Гварнери, созданной в 1735 году. Почему возраст инструмента так важен для скрипачей? Про гитары или барабаны такого обычно не говорят.

— Гитары сегодня выглядят и звучат не так, как в XVIII веке, да и делают их по другой технологии. И, пожалуй, триста лет назад они звучали не так хорошо, как сегодня. Что касается скрипки — она за три века не изменилась, а лучшие мастера жили именно тогда. Поэтому мы так бережно храним инструменты, доставшиеся нам от Гварнери и Страдивари. Звучание скрипки просто бесподобно, если она была сделана триста лет назад.