(Русский)

Отказавшись от места в хорошем оркестре в Америке и решив не дописывать диссертацию в аспирантуре Йельского университета, он вернулся в Швецию, где уже успел пожить, начал работать в театре, писать музыку для сольных программ, делать спектакли, выступать перед европейскими королевскими особами и гастролировать по миру. Загвоздка здесь в том, что тромбон не является априори сольным инструментом. Он выигрышно звучит среди других в оркестре, симфоническом или джазовом. Файнгерш же создал для него театр, сделал его главным действующим лицом своих многочисленных спектаклей, и, дав ему драматические роли, заставил его звучать как оркестр. Этим летом на фестивале VIVARTE музыкант, режиссёр и композитор ставил «Сказку о беглом Солдате и Чёрте» на музыку Игоря Стравинского. Поскольку одной из тем VIVARTE в этом году был синтез искусств, самым логичным показалось поговорить об этом с самим Элиасом. Мы созвонились, пока в перерыве между гастролями он был у себя дома, в Швеции.

— Вы прожили в Швеции много лет. Чувствуете ли себя немного шведом? И если да, то в какие моменты особенно?

— Во время чемпионата мира по футболу! (Смеется.) Я в этой стране уже тридцать лет, но я очень много езжу по миру, успел пожить несколько лет в Америке, в Израиле часто бываю. Вот есть такие люди, о которых говорят «человек мира». Ты дома везде, тебе что-то нравится тут, а что-то нравится там, и ты всё это в себя впитываешь и становишься таким человеком. Я приезжаю в Америку, в Израиль, в Россию и везде чувствую себя как дома.

У меня есть и школьные друзья шведы, и по-шведски я говорю без акцента. То есть если я общаюсь с местными, они считают, что я отсюда. Я прекрасно знаю обычаи и маленькие тонкости, я с этим рос. Но я точно так же знаю и русские, и израильские, и американские. Получается комбинация всех культур, в которых я был, и это прекрасно.

— Вы играли в больших концертных залах, в маленьких клубах, в театре и вот недавно в Третьяковской галерее. У вас есть какой-то любимый тип сцены? Может, это зависит от зрителя?

— Это зависит скорее от программы, которую я играю, потому что есть вещи, рассчитанные на большой зал, а есть – на маленький. Я люблю играть там, где есть зритель.

— А какой ваш минимум зрителей?

— У меня дома оборудована студия, где стоят инструменты и электроника. Здесь с комфортом умещаются человек десять. Когда я делаю новые сольные вещи, я приглашаю друзей и соседей. Соседи у меня очень хорошие. Они приходят и слушают, а потом говорят, что им понравилось, а что нет. Вот, наверное, это минимум, хотя я могу сыграть и для одного человека. Для меня музыка и театр, да и любое искусство — это общение человека, который его создаёт, с тем, кто слушает. Это даже диалог, хотя один говорит, безусловно, больше другого. Поэтому, если есть интерес, этого достаточно.

Элиас — музыкант с фантастической энергией

— Я смотрела видеозаписи ваших выступлений и не думала, какой хороший артист, а скорее, как он это делает. Вот из чего складывается результат, что зритель на вашем спектакле восклицает: «Ба, как он это делает?!» Это смесь колоссального труда, таланта, энергии?

— Наверное. Но опять же давайте переведём это в сферу общения и языка. Если вы что-то мне говорите, вы же хотите, чтобы я вас понял? И здесь так. Ты пытаешься подобрать определённые слова, тон беседы. То же самое в искусстве, в музыке. Я не знаю, как другие, но я по крайней мере стараюсь, чтобы мой зритель что-то унёс с собой. Чтобы всё это было не просто так. Эта химия — самое ценное, что может произойти между артистом и зрителем. Зритель даже может не понять, что произошло. И ему не обязательно понимать. Вот если я читаю интересную книгу, я не знаю, как писатель её создавал. Я, может, позже об этом прочитаю, но важен тот мир, который у меня создавался, пока я читал. Я хочу тоже быть в этом мире, и зритель там же хочет быть. Поэтому наша работа — предоставить этот мир и приоткрыть дверь в него.

— Когда я читаю какую-нибудь хорошую книгу, муж говорит: «Мне дня три можно с тобой не разговаривать, потому что ты всё равно там, в этом мире».

— Абсолютно! Чтение — это какая-то сумасшедшая штука. Вы смотрите на белый лист бумаги с чёрными закорючками и видите этот мир, слышите запахи и испытываете чувства. Этот мир создаётся внутри вас. Даже не автор его создал, а вы сами. Но автор приоткрыл туда дверь. И если он сделал это грамотно, то внутри вас этот мир распустится. Это как раз то, что происходит в идеале между автором и зрителем или читателем. Та же механика.

Файнгерш создал для тромбона театр, сделал его главным действующим лицом своих многочисленных спектаклей

— В наше время для синтеза музыки с другими видами искусств или для синтеза классической музыки и современной больше возможностей. И технически, и много всего уже создано. Как вы считаете, это развитие музыки или примета времени, когда публике хочется больше перформанса?

— Это стопроцентно развитие музыки и в принципе искусства. И это на самом деле происходило всегда. Так появилась опера, так появились балет, музыкальный театр, оперетты, оратории. Это абсолютно естественное развитие. И я считаю, что это очень хорошо. Будущее за синтезом искусств. Через него открывается очень многое. Развитие — странный процесс. Вот есть опера, синтез всех сценических искусств, которые мы знаем. Но она тоже должна развиваться, должна жить в ногу со временем. Кстати, фестиваль VIVARTE в Третьяковской галерее — очень показательный случай. Борис Андрианов (художественный руководитель VIVARTE) — изначально классический музыкант, но он открыт к новым вещам. Кроме того что у фестиваля высочайший артистический уровень, здесь играет один такой музыкант, один — такой, потом что-то вместе сыграли, потом чисто классическая программа, потом не чисто классическая. Вот это одна из тех форм, которая всё движет и соединяет с прекрасным балансом. Именно этот подход к делу прекрасен, и Боря делает программу с особенным вкусом и умением. Это к вопросу о том, как музыка будет развиваться.

— Но есть зрители, которые ходят на концерты симфонического оркестра, чтобы послушать именно классическую музыку. Просто им это нужно больше, чем совместное выступление симфонического оркестра и, скажем, рэп-музыканта.

— Им это сегодня больше нужно, а вчера им, может быть, больше был нужен рэп, послезавтра им нужна танцевальная музыка или джаз, а может, всё вместе одновременно. Это как с едой. Мы можем поесть в хорошем ресторане — было так здорово. С утра мы приготовили яичницу — тоже неплохо. Вечером кто-то сделал сосиски на гриле, и они получились чудесными. Поэтому нужно и то и другое. И третье. Должен быть большой выбор, и только зритель решает, что ему сейчас лучше. Ну а мы можем только предложить.

— Ваш тромбон весит больше двух килограммов. Учитывая, что вы не сидите в оркестре, а делаете свои спектакли, с чем можете сравнить эти физические ощущения?

— Ой, я об этом никогда не думал! Он два килограмма весит? Может быть. Вот вы вспомните, когда вам было 16 лет и у вас был экзамен. Вы приходите домой. Уставшая. Вдруг звонит подруга и говорит: «Пойдём танцевать». И вот пошла танцевать и всё забыла, да и усталость прошла. Здесь примерно так же. Ты пошёл «танцевать» и не думаешь о том, как это тяжело. Это здорово — и всё.

— После спектакля бывает какое-то опустошение?

— После хорошего — нет.

— Как вы относитесь к тому, что некоторые зрители снимают ваше выступ­ление на телефон?

— Честно говоря, мне это не нравится по нескольким причинам. Самая главная причина: ты пришёл на концерт, значит, смотри его в отличном разрешении. Зачем ты смотришь его через телефон? И ведь наверняка потом будут профессио­нальные записи. То есть человек занимается не тем делом. Другая причина: такие зрители выкладывают видеозаписи в YouTube и социальные сети. С одной стороны, приятно. А с другой — качество сильно теряется. Так что лучше смотреть и получать удовольствие.

— Лучше присутствовать.

— Да. Если ты не присутствуешь, пока это происходит, какой тогда смысл?

— Это тоже, наверное, примета времени.

— Не очень хорошая. Потому что люди не живут в «сейчас», а собираются потом открыть видео и где-тосмотреть.Да и не будут они его смотреть.

— Как вы относитесь к тому, что в России принято отдавать ребёнка в музыкальную школу? Вне зависимости от таланта, но при наличии, конечно, способностей. Мол, пусть походит лет семь для общего развития.

— Мне кажется, это прекрасно, как и спорт. Если ребёнок занимается теннисом или в музыкальной школе, это потом что-нибудь даст. Правда, не надо сильно давить. Если ребёнок не хочет, значит, не хочет. Муки ни к чему хорошему не приведут. Если человек будет заниматься в жизни чем-то другим и ненавидеть музыку с детства, значит, вы ничего хорошего этим не добились. Наоборот, хорошо бы привить какое-то удовольствие, любовь к музыке, чтобы ребёнок мог слушать и изучать, чтобы ему это нравилось. Всё должно приносить радость в самых скучных моментах, несмотря на очень тяжёлую работу.

— А вы в детстве задавались вопросом: «Что я делаю? Надоело!»?

— Ещё как задавался! Я учился в десятилетке, где музыкальная и общеобразовательная школы были в одном здании, а предметы были перемешаны. С утра мог быть хор, потом сольфеджио, физика, гармония и математика. Я любил школу, у нас был очень дружный класс. В какой-то момент, когда мне было лет 10, я вообще не хотел заниматься музыкой. Я сказал дома: «Нет, не хочу ни в какую!». Тогда мои родители пришли к директору и сообщили: «Ну, всё, он уже сильно не хочет». Директор подумала: «Хорошо, пусть ходит только на общеобразовательные уроки, а на музыкальные не надо, а там посмотрим». Я два месяца попробовал, а потом пришёл к директору и сказал, что хочу обратно. То есть она поступила очень мудро, и с тех пор я ничего другого, кроме музыки, не делаю.