28 октября (10 ноября по новому стилю) 1884 года в городе Орёл родилась Гинда-Нека Фишман, вошедшая в историю под именем Надежды Евсеевны Добычиной. Свой день рождения она любила и отмечала среди друзей и людей близких ей по духу и интересам. Прославившее ее художественное бюро – нечто среднее между галереей, концертным залом, клубом и продюсерским центром – она открыла 28 октября 1912 года, в день своего 28-летия. К этому времени она успела вырваться из-под родительской опеки, поучиться на курсах Лесгафта, принять участие в революционной деятельности и даже ненадолго попасть под арест, выйти замуж за потомственного дворянина, сломив сопротивление патриархальной еврейской семьи, родить сына и… стать незаменимой в культурной жизни Санкт-Петербурга.
Текст: Ольга Муромцева, искусствовед и директор фонда U-Art
Благодаря курсам Лесгафта и Петербургским народным университетам Добычина познакомилась с приват-доцентом Военно-медицинской академии Николаем Ивановичем Кульбиным, популяризатором науки и искусства, поклонником новейших художественных течений, основателем творческой группы «Треугольник». Нередко роль Кульбина в оформлении раннего русского авангарда замалчивается или приуменьшается. Однако во многом именно благодаря ему в конце первого десятилетия ХХ века художественная жизнь Санкт-Петербурга оживилась и приобрела междисциплинарный характер. Для Кульбина музыка, живопись и поэзия были неразрывно связаны, а свободу творчества он ценил превыше всего.
Выполняя роль секретаря и помощника Кульбина, Добычина многое от него восприняла. Несомненно, именно ему она обязана своим вхождением в круг художников и более закрытое сообщество коллекционеров. Однако письма Николая Ивановича свидетельствуют, что он также опирался на ее мнение и нуждался в поддержке и даже совете. В характере Надежды Евсеевне мечтательность сочеталась с деловой хваткой. Она обладала способностью видеть талант, ценить и искренне любить искусство, а также заражать потенциальных покупателей восприятием прекрасного, привнося в художественный мир столь необходимую коммерческую составляющую и фактически формируя арт-рынок.
Александр Николаевич Бенуа называл Добычину «Дюран-Рюэль в юбке» в честь французского маршана, благодаря которому прославились импрессионисты. Подобное лестное сравнение может показаться преувеличением. Художественное бюро Добычиной просуществовало совсем недолго, чуть более пяти лет. В нем было открыто около 30 временных выставок: 20 из них организовала и провела Надежда Евсеевна, она же занималась постоянными экспозициями, которые регулярно обновлялись. Бюро трижды меняло адрес в Петербурге-Петрограде, каждый раз улучшая свое местоположение и расширяясь. Переехав в дом Адамини на Марсовом поле, оно стало одной из лучших выставочных площадок города, известной, престижной и часто упоминавшейся в прессе.
Добычина была самым крупным петербургским арт-дилером, занимавшимся современным искусством. Через ее руки прошла чуть ли не половина работ художников «Мира искусства» и «Бубнового валета», украшающая сегодня российские музеи
Добычина была самым крупным петербургским арт-дилером, занимавшимся современным искусством. Через ее руки прошла чуть ли не половина работ художников «Мира искусства» и «Бубнового валета», украшающая сегодня российские музеи. Именно у нее начал выставляться молодой Борис Григорьев. Она поддержала Натана Альтмана, написавшего в 1913 году ее знаменитый портрет. Добычина планировала провести первую в России персональную выставку Василия Кандинского и, несмотря на то что этот проект так и не был реализован, их связывало тесное сотрудничество. Мэтр абстрактной живописи высоко ценил галеристку: после их личного знакомства в письме к ней от 1916 года он замечал: «Я всегда был уверен, что Ваш салон, первый и пока единственный в России и такой необходимый, пробьет себе дорогу».
Наконец, Надежда Евсеевна сыграла роль ангела-хранителя для Марка Шагала, экспонируя его работы в годы Первой мировой войны на выставках современного искусства, которые постепенно демонстрировали рост популярности художников левого фланга, произошедший не без ее участия. Интересно, что и на музыкальном поприще ей удавалось совершать открытия и поддерживать становление молодых талантов: Сергей Прокофьев начинал свою карьеру, регулярно выступая на музыкальных вечерах в художественном бюро Добычиной.
Таким образом, ироничное замечание Бенуа кажется не столь уж далеким от истины. Надежда Евсеевна была очень заметной в своей среде и сохранила свое влияние даже после революции. Она дружила с Максимом Горьким и Владимиром Маяковским, лично знала Анатолия Луначарского и Сергея Кирова. Конечно, ее роль и положение нередко вызывали кривотолки и сплетни завистников. Сама же она утверждала, что ей «приписывали множество любовников, но она была страшно чиста». В оставленных ею дневниковых записях видна искренняя неуверенность в себе и робость в общении с высоко образованными людьми искусства, боязнь быть неуместной в обществе и одновременно с этим честолюбие, стремление нравиться. Конечно, Добычина любила, когда ей восхищались. Нельзя сказать, что ее судьба сложилась так, что она была лишена признания. Однако в последнее десятилетие своей жизни ей, по ее же собственному выражению, интересовались «как абстракцией» те немногие, кто уже тогда увлекался русским искусством начала ХХ века, а также немногочисленные друзья прежних лет. Она же была очень «реальной» и одинокой.
Незадолго до смерти Добычина сделала очень откровенную запись в своей тетради: «Две вещи – мечты мои! 1) Умереть радостно, как на ¾ весело воспринимала жизнь; 2) не воспринимать мир под влиянием личного настроения, найти в себе силу заглушить свои горести при восприятии чужого горя, найти силы помочь ему. Часто я задумываюсь и считаю, что до сих пор я так и не решила, люблю ли я людей? Человека вижу ли всего или только то, что мне видится. Несомненно только одно, что больше всего вижу в глазах людей горе, и это только в последние годы. Мне все же кажется, что тут я делаю большую ошибку. Люди привыкают ко всему, привыкают и к неприятностям, и эта привычка притупляет в конце концов остроту горя, а посему легче относятся к нему и уже иначе воспринимают веселие. Между прочим, и где надо и где не надо, мне всегда приходит на ум выражение Толстого (Анна Каренина): “Если сколько голов, то сколько умов, то вполне понятно, что сколько сердец, столько родов любви”…»
Это высказывание получило неожиданное подтверждение спустя десятилетие после ее смерти: у Добычиной появился почитатель, можно сказать, платонический поклонник, коллекционер Соломон Шустер, влюбившийся в ее образ. Между дореволюционными и советскими собирателями существовали более прочные связи, чем иногда нам представляется. Настоящие коллекционеры ценили и ценят эти ниточки порой гораздо выше, чем яркие полотна именитых художников без соответствующей истории бытования. Шустер был частым гостем в ленинградской квартире Даниила Добычина, единственного сына Надежды Евсеевны и, как он рассказывал в своих воспоминаниях, уговаривал хозяина продать портрет матери работы Альтмана. Туда же захаживал и еще один выдающийся коллекционер – Абрам Филиппович Чудновский. Энергетика и сила образа Надежды Евсеевны притягивала обоих. Но более опытный Чудновский оказался удачливей страстного Шустера. Портрет достался ему.
Надежде Евсеевне Добычиной за короткий промежуток времени удалось сделать невероятно много, а то, что не случилось – «несовершённое» – сегодня мы можем частично проследить благодаря документам из ее архива, поражаясь размаху, смелости и художественному чутью «первой русской галеристки»
Чувство Соломона Абрамовича Шустера к Добычиной было столь сильным, что он, будучи режиссером, задумал проект – фильм о портретах Надежды Евсеевны наподобие «Оригинала о портретистах» еще одного друга Добычиной режиссера Николая Евреинова. Многие художники писали галеристку в знак благодарности или по заказу. Для подобного фильма материала было бы достаточно, но идею так и не удалось реализовать. Как писал неунывающий Шустер, «не совершённое бывает полнее, чем то, что удалось».
Надежде Евсеевне Добычиной за короткий промежуток времени удалось сделать невероятно много, а то, что не случилось – «несовершённое» – сегодня мы можем частично проследить благодаря документам из ее архива, поражаясь размаху, смелости и художественному чутью «первой русской галеристки».
В издательстве Garage вышла книга Ольги Муромцевой «Мир искусства Надежды Добычиной». В центре внимания – личность незаурядной женщины, сыгравшей важную роль в культурной среде дореволюционной и советской России. Галеристка, куратор, музейный работник, коллекционер Добычина продолжала свою деятельность в самые сложные годы для страны – в период краха Российской империи, революций и военных конфликтов. Интересная, неоднозначная и спорная, при этом видная фигура в истории искусства первой половины ХХ века. Издание проиллюстрировано работами художников, представленных на выставках Добычиной и входивших в ее собрание, архивными фотографиями и портретами современников. |